ENG

Перейти в Дзен
Инвестклимат, Мнение

Нефтеюань: экономическая реальность против политических иллюзий

Дмитрий Евстафьев

Дмитрий Евстафьев

Профессор факультета коммуникаций, медиа и дизайна Высшей школы экономики

Решение КНР о запуске торгов нефтяными фьючерсами на Шанхайской международной энергетической бирже (филиал Шанхайской биржи) стало одним из наиболее важных событий последнего времени. После некоторого количества пробных сессий там запускается постоянная торговля нефтяными фьючерсами, номинированными в юанях.

Китай принял фундаментальное решение по механизму управления и развития своим статусом главного драйвера мировой экономики и ключевого импортера углеводородов.

Особенностью проекта является его «выделенность» из жестко регулируемой китайской финансовой системы, а также заранее сформированные механизмы вторичного товарного хеджирования, которые представляют явный практический интерес. Предусматривается возможность конвертации фьючерсов в золото на Шанхайской бирже и через относительно более открытый гонконгский валютный рынок.

Китайский проект был воспринят многими аналитиками — и особенно политиками — как признак начала прямой конфронтации Китая и США в глобальной экономике. Реальность выглядит, впрочем, как и всегда, существенно более сложно и неоднозначно, хотя очевидно, что возникают условия для серьезных изменений в глобальной финансовой системе. Но прежде всего это касается изменения взгляда Китая на самого себя в глобальной экономике. Похоже, китайское руководство сочло недостаточным в новых геоэкономических условиях поддержку своей финансово-инвестиционной системы только через доминирование в торговых операциях с развитыми странами.

Это отражает долгосрочный тренд на превращение Китая из «мировой фабрики» в мирового инвестора, что фактически будет равнозначно возникновению биполярности на экономическом уровне (хотя и на относительно низком качественном уровне). Относительная сложность реализуемой схемы объясняется традиционным стремлением КНР выстроить максимально безопасную систему «фильтров», снижающих риск дестабилизирующего воздействия на ядро финансовой системы КНР. Китай начинает пересматривать свою многолетнюю стратегию постепенного врастания в контролируемую США глобальную финансовую систему.

Почему в КНР начали пересмотр своей стратегии именно сейчас, предельно понятно: власти Поднебесной сделали для себя определенные неблагоприятные выводы относительно последствий политического, а главное, экономического курса президента США Дональда Трампа, которые, вероятно, сводятся к следующему. С одной стороны, баланс в торговых отношениях с США больше не будет столь благоприятен. Для сохранения нынешнего характера финансового потока Китаю придется идти на чувствительное увеличение инвестиционной активности в пределах национальной территории США, причем инвестиций не столько «бумажных», сколько в развитие реального сектора американской экономики. Частично это стыкуется со стратегическими целями Китая, предусматривающими системное освоение американского рынка, включая и рынок технологий, но лишь частично. Вопрос — в величине «платы за вход», которая будет постепенно увеличиваться.

С другой стороны, налицо общая обеспокоенность относительно перспектив развития американской экономики и устойчивости американской финансовой системы в условиях колоссальной и растущей долговой нагрузки и отсутствия экономического консенсуса внутри американской элиты, что и доказал последний «бюджетный клинч» Трампа и Конгресса. С учетом долговых проблем самого Китая стремление получить полностью контролируемую резервную финансовую площадку, которая сможет сыграть ключевую роль при минимизации потерь в случае нового финансового кризиса, является логичным.

Что же касается перспектив развития процесса, то зададим для начала четыре принципиальных вопроса, ответы на которые во многом определят и будущее нового китайского проекта.

Первое. Становится ли юань в новой трактовке глобальным инвестиционным инструментом. Глобализация доллара как основы мировой финансовой системы была достигнута не только глобализацией оборота, но и достигнутого в результате цепочки политических решений и достижений американской элиты статуса доллара как самостоятельного инвестиционного инструмента, причем не всегда только спекулятивного. Пока китайское руководство не делает шагов по данному направлению, справедливо опасаясь превращения юаня в спекулятивный инструмент. Оно стремится глобализировать юань — прежде всего, как более удобное и стабильное средство расчетов. Условный «нефтеюань» по определению является инвестиционным, а значит, спекулятивным инструментом. Но в таком случае китайское руководство должно либо принять решение о введении в КНР и распространении на контролируемые Китаем экономические системы (например, ВШП, африканские инвестиционные проекты) принципа внутренней бивалютности, как это было в СССР, где некоторое время сосуществовали «рубль» и «червонец» (фактически — золотой рубль), что имело социальные, да и политические последствия. Либо пойти на глубокую либерализацию финансовой системы Китая, что тем более чревато серьезными и слабопредсказуемыми последствиями, учитывая наличие в экономики КНР значимых уязвимостей.

Второе. Означает ли новый китайский проект принципиальное расширения «ареала» экономически обоснованного (а не политически мотивированного) оборота юаня как глобальной валюты. Или же Китай продолжит действовать в рамках своей традиционной стратегии финансово-инвестиционной анклавности, которая существенным образом сдерживает глобализацию и масштабирование китайских инвестиционных моделей.

Китай нацелен на формирование юанецентричной системы безналичного оборота в пределах инфраструктуры Пояса совместного процветания «Великого шелкового пути». Возможно, в перспективе планируется сделать юань или один из его дериватов монопольной валютой расчетов в рамках проекта, включая расчеты по нетранзитным грузам. С учетом сырьевой (более того, углеводородной) направленности экспортно-импортных операций целого ряда стран Пояса, развитие системы накачки ликвидности за счет нефтяных фьючерсов выглядит логично. Но это означает, что ориентация на как минимум экономическую экстерриториальность ВШП сохраняется, что несет целый ряд рисков для стран-участниц.

В целом, юань пока не имеет достаточного ареала безналичного и, тем более, условно-наличного оборота, чтобы считаться глобальной валютой. Подобному в немалой степени препятствуют жесткие финансовые ограничения на китайском рынке, а это уже вопрос переформатирования финансовой системы КНР, о чем говорилось выше. Но оборот хотя бы безналичного «нефтеюаня» в рамках нового механизма нефтяных фьючерсов, тем более с дополнительным страховым хеджированием на базе золота, сыграет роль «пилота» для последующей глобализации юаня или его специфического деривата.

Третье. Какие механизмы будут обеспечивать более низкий уровень спекулятивности в создаваемой КНР системе, предотвращать появление в нем фиктивной, «бумажной» нефти? Вряд ли Китай будет создавать площадку, которая бы копировала в своих алгоритмах и операционных особенностях существующие биржевые модели, поскольку это чревато значимыми рисками для самой Поднебесной. Сейчас вопрос о рисках чрезмерной спекулятивности на новой площадке даже не стоит, а приток рискового, спекулятивного капитала на данном этапе является скорее позитивным, нежели негативным фактором. Новой площадке необходимо показать значительный постоянный дневной, а не эпизодический оборот. Но привлечение значительной массы участников в систему извне китайской экономики сейчас будет затруднено по понятным экономическим и политическим причинам. Поэтому «ставка на спекулянтов» и рисковых инвесторов является естественной, равно как и первичная ориентация на погашение через создаваемые механизмы части «инвестиционного пузыря», который сформировался в китайской экономике. К реструктуризации системы глобальной торговли углеводородами это имеет мало отношения. В перспективе 3-4 лет вопрос о сдерживании спекулятивного потенциала площадки станет ключевым, особенно учитывая выбранный китайцами механизм оборота фьючерсов и хеджирования (золото). Для понимания потенциальными интересантами потенциала и перспектив китайского проекта принципиальным становится больший уровень прозрачности китайской финансовой системы. А это уже вопрос политический, подразумевающий формирование с первоначальными участниками системы неких партнерских отношений, что вряд ли входит в стратегические планы Китая.

Четвертое. Означает ли китайский проект начало построения Китаем системы финансовых коммуникаций, альтернативной нынешней, которая фактически действует в рамках американского законодательства. Проще говоря, насколько Пекин готов пойти на прямую конфронтацию с США по поводу оборота финансов на новой площадке и вывести их из-под контроля американских регуляторов? Ответ на данный вопрос и определит, насколько китайский проект является реальной альтернативой существующей — контролируемой США — системе торговли углеводородным сырьем, а насколько нацелен на привлечение в контролируемые Китаем финансовые институты рисковых денег, причем в объемах и форме, которые не были бы раздражающими для США. Форсирование проекта условного «нефтеюаня», который при всех особенностях остается классической формой безналичного денежного оборота национальной валюты, отчасти отражает высокий уровень обеспокоенности со стороны КНР процессами в глобальной финансовой системе. Китай не может пользоваться той же «свободой рук», что и некоторые другие страны, не исключая Россию, в развитии цифровых финансовых технологий, в частности, в реализации потенциала криптовалют.

Китай боится, что на основе развития технологий оборота криптовалют возникнет первый альтернативный США финансовый не столько «центр» (альтернативные США финансовые системы могут быть только «сетевыми»), сколько «круг», где он не будет иметь решающего влияния. Китаю нужен — и политически, и экономически — альтернативный механизм формирования альтернативной инвестиционной системы.

Будет интересно наблюдать, какие изменения Китай в ближайшее время (не более года) осуществит в регулятивной практике в области цифровых технологий.

Для Китая создание собственной площадки торговли углеводородами и соответствующих механизмов управления рисками является частью стратегической политики, которая осуществляется и вне конкуренции с США на финансовых площадках. Китайское руководство поставило задачу резкого рывка в добыче нетрадиционных и традиционных углеводородов после 2025 года, превращая Китай в ключевой фактор, определяющий ценовые параметры глобального энергетического рынка и, тем более, в Азии.

Китай обладает одними из наиболее крупных глобально значимых запасов сланцевой нефти и газа. По прогнозным запасам сланцевой нефти Китай занимает ведущее (второе-третье) место в мире. Они составляют свыше 32 млрд баррелей, причем имеется потенциал для их наращивания.

Сейчас Китай больше уделяет внимание проблематике сланцевого газа, стремясь, достигнув уровня добычи в 70-90 млрд куб. в год, эффективно изменить национальный энергетический баланс. Вопрос о сланцевом газе для Китая имеет преимущественно внутриэкономическое значение. А вот вопрос о потенциале Китая в сфере сланцевой нефти во многом определит, насколько тот сможет занять место страны-получателя значимой доли сырьевой «ренты», особенно учитывая базово низкий уровень экологических издержек и естественную инвестиционную поддержку соответствующих проектов со стороны государства, для чего необходимо иметь не только соответствующие технологии, обеспечивающие высокий уровень рентабельности добычи углеводородов. Эти технологии Китай интенсивно закупает в США, причем во многом переплачивает, приобретая американские сланцевые компании «с обременением» (долгами). Чтобы эффективно получать сырьевую энергетическую ренту, необходимо иметь контролируемую площадку, где будет происходить монетизация соответствующих экономических процессов.

Китай готовит инфраструктуру под превращение себя в ключевого экспортера сланцевой нефти в условиях возможной жесткой регионализации сырьевых рынков. И проект торговли нефтяными фьючерсами — это пилот более длительного (минимум среднесрочного) проекта, который может при определенных условиях нести для России риски. В частности, риск утраты важнейшего голоса при определении глобальной ценовой конъюнктуры и ужесточения конкуренции на ключевых рынках.

Однако мы не можем быть полностью уверены, что обозначенное КНР направление движения является тем стратегическим курсом, по которому Поднебесная собирается реально идти в ближайшие годы (5 лет — минимум, 10-12 лет — оптимум), а не представляет собой очередную информационную манипуляцию, которую КНР периодически реализовывала в поворотные моменты своей недавней истории.

Активное продвижение КНР в начале 1990-х годов концепции «Китайского мира» оказалось средством напугать США и заставить «единственную сверхдержаву», пребывавшую тогда на вершине могущества, отказаться от дальнейшего давления на Китай, еще не полностью оправившийся от последствий событий на площади Таньаньмень. Напугав последствиями масштабной конфронтации и последующей дестабилизации проамериканских режимов в Восточной и Юго-Восточной Азии, Китай (на фоне острой борьбы за «наследство Дэн Сяопина») заставил США пойти на стратегическое взаимодействие на выгодных для себя условиях.

России в складывающейся ситуации стоит проявлять осторожность, сохраняя максимальную «свободу рук» не только в вопросах глобального режима торговли классическими и неклассическими углеводородами, но и в развитии форматов новых цифровых коммуникаций. И наличие у России и других стран Евразии такого инструмента, как ЕАЭС, хотя бы и в зауженном формате зоны свободной торговли, является важным «страховочным заделом», который нужно, несмотря на все политические проблемы, сохранять и укреплять — например, достигая со странами участниками ЕАЭС долгосрочных договоренностей относительно единых форматов перспективных цифровых финансовых технологий. И развивая, несмотря на неблагоприятную ситуацию, национальную площадку торговли углеводородами.

Следите за нашими новостями в удобном формате
Перейти в Дзен

Предыдущая статьяСледующая статья